Чацкий. Отвага быть собой

Осенью, с открытием юбилейного 170-го сезона, зрителей Иркутского академического драматического театра им. Охлопкова ждет премьера — спектакль по пьесе Грибоедова «Горе от ума». О новом воплощении хрестоматийного материала беседуем с постановщиком, главным режиссером театра Станиславом Мальцевым.

— Кто не вздрагивал в школьные годы, услышав от учителя: «С монологом Чацкого — к доске…» Станислав Валерьевич, ну зачем нам сегодня, в третьем тысячелетии, эта нафталиновая пьеса? Не спорю, в свое время она была несомненным шедевром и, как нынче сказали бы, «бестселлером».

— А я, представьте, с юных лет влюблен в эту пьесу. У этого произведения тоже свое горе. От шедевральности, — отвечает главный режиссер Иркутского академического Станислав Мальцев. — Слишком много написано монографий и диссертаций, слишком много сыграно постановок. Самое ужасное — все давно разложено по полочкам. Тут вам «фамусовское общество», тут лизоблюд Молчалин, а там прогрессист Чацкий. Нравы светского общества, проблемы крепостного права, государевой службы, домостроя… За этими теоретическими, аналитическими «лесами» легко не увидеть саму постройку. В ее простоте, в ее человеческом содержании.

— О чем же пьеса, на ваш взгляд, в ее человеческом аспекте?

— О любви. О семейных привязанностях. Об отцах и детях. Принимаясь за постановку комедии, главную задачу, мою и артистов, я понимаю так: этот превосходный текст надо освободить от давления стереотипов, от гнета прошлых, пусть даже самых авторитетных, оценок и толкований. Надо прочесть эту пьесу без готовых предубеждений, без едкой усмешки, без осуждения «плохих» персонажей, без идеализации «хорошего» Чацкого, без пародирования быта и нравов. Отыскать в ней те откровения, которые и нам, сегодняшним, близки и понятны. Что называется, даны в ощущениях.

— Сразу об ощущениях. Вы объявили главным предлагаемым обстоятельством будущей постановки русскую зиму, русский холод. Образ зимы, синтетически сотканный сценографией, музыкой, светом, характером мизансцен, станет символическим действующим лицом спектакля.

— Да, это важно. Скажите любому иностранцу: «Россия» — и предложите назвать первое, что придет в голову. Вы услышите: «Зима. Мороз». В анекдоте вообще говорится, что у нас одно время года — зима: зеленая — еще ничего, а белая — совсем караул.

Грибоедов сам очень не любил зиму, холодные месяцы, его угнетало замершее состояние природы, дефицит солнца, сонный плен. Недаром действие своей комедии он развернул зимой. Зима для него не только климатическое, но и метафизическое явление. Герои пьесы тут вроде этакой стаи птиц, которые не улетают с холодами в теплые края, дома зимуют. Чтобы выжить, они сбиваются в стаи, в клубок, тщетно стараясь обогреться друг подле друга…

— Но вместо этого герои пьесы не вполне птицы, а, скорее, дикобразы, по Шопенгауэру — колют друг друга своими иглами…

— Не без этого. Но к этим уколам они уже как-то притерпелись. А тут вдруг объявляется птенец, Чацкий, который постранствовал, прилетел к родному порогу, тормошит собратьев, провозглашает открывшиеся ему истины, вытряхивает домоседов из привычного покоя и забытья. А им это не нравится, им это кажется опасным, губительным. Вот и получается, что вернулся он к своим, в семью, а семья его не признала. Не захотела принять. Он ей не нужен. Более того, он помеха традиционному распорядку вещей, разрушитель. А значит, должен стать изгоем.

— Масштабная личность и толпа, красочная индивидуальность и среда — конфликт вечный. Это противостояние всегда было и будет, во все века и на всех географических широтах. Причем же тогда русская зима, русская стужа?

— Наверное, наш национальный колорит сам собой окрашивает эту тему в цвета зимы. Согласно теории психотерапевта Эриха Фромма, человек рождается с определенным зарядом жизненной энергии, которую он должен продуктивно растратить, реализовать, иначе она в нем начнет злокачественно перерождаться.

Сначала, в детстве, эта энергия бьет ключом, человек представляет собой сгусток полноты жизни. С возрастом он постепенно остывает и засыпает, его эмоциональный градус снижается. Это очень взаимосвязано. Замечали, когда отключают отопление и в квартире холодно, хочется подольше поспать, не вылезать из кровати. Так и долгой суровой зимой душа словно впадает в спячку. В анабиозе легче сэкономить энергию, сохранить себя.

Персонажи нашего спектакля — такие вот впавшие в спячку души. Они и одеты будут так, словно только встали с постели, так, чтобы можно было в любой момент прикорнуть и вздремнуть. Они все время зябнут, им не хватает тепла. Не понимают, на свою беду, что главный источник холода — у них внутри.

— А Чацкий — исключительный малый, который, повзрослев, чудесным образом избежал этой спячки, этой остуды сердечной, не вошел в эту «взрослую» стадию? Возможно, потому что был в южных странах.

— Да. Он человек с горячим сердцем. Как сказал о нем Дмитрий Быков, «температура его мира не около ноля, а много выше». В нем полнота жизни не потускнела. Он разительно отличается от других степенью открытости миру, степенью внутренней свободы, настолько высокой, что она несовместима с жизнью в застывшей окружающей среде. Он умен, остроумен и артистичен, но пренебрегает светским лоском. Он просто абсолютно естественен в своих человеческих проявлениях. Ему важно быть, а не казаться, общаться, а не заниматься времяпрепровождением, иметь позицию, а не носить маску. Он доверчив, наконец. Высокий интеллект, блестящая образованность в нем сочетаются с сердцем ребенка. Он верит, что всем можно и нужно открыть истину, что всех можно пробудить к жизни.

— Вы адресуете свою будущую постановку прежде всего зрителю молодому, вступающему в жизнь?

— Конечно. В пьесе сталкиваются и борются между собой два главных страха молодого сознания. Их можно передать двумя мучительными вопросами: «Неужели я такой как все?!», «Неужели я не такой как все?!». Особенность Чацкого — отвага быть собой, не таким как все. Остальные, «все», катастрофически боятся выпасть из общего контекста, из общепринятого регламента. И тех, и другого можно понять. И с тем, и с другими легко отождествиться.

Я хотел бы, чтобы зритель узнал себя не столько в свободном главном герое, сколько в других персонажах, усыпленных общественными условностями, парализованных пленом среды. И чтобы он страстно захотел вырваться из этого плена, стать поближе к Чацкому.

— И разделить его горькую участь?

— Ну что за фатализм? Я видел относительно недавно «Горе от ума», где Чацкий в финале стреляется. Таким видит его исход режиссер. Я был свидетелем, как школьники в зале реагировали на этот поворот сюжета.

— И как же?

— Прикалывались, а кто-то и явно хохотал. Не спешите их осуждать за невоспитанность или цинизм. У ребят просто здоровая реакция на искажение правды ситуации и правды характера. У Грибоедова герой далек от самой мысли о капитуляции. Чацкий, осмеянный, поруганный, остается Чацким. Если есть в комедии Грибоедова, да и вообще в теме России, хоть какой-то оптимизм, то это зерно оптимизма заключается в одном-единственном факте. Несмотря на общие заморозки, на тотальный «сон гнезда», в этом гнезде вырастают редкие, по пальцам считанные птенцы, которые готовы ослушаться общепринятых предписаний, готовы жить по-другому. Может быть, когда-то и прорастут на нашей вечной мерзлоте новые всходы поколения свободных людей.