Капитан и Ледокол. Продолжение

Необходимое предисловие автора

Весной 2019 года произошло несколько событий, которые все вместе и составили то стечение обстоятельств, приведшее к рождению этой повести. По порядку.

Однажды, будучи в Ялте, заглянул в тамошний антикварный магазинчик, который встретился на пути. Каково же было мое изумление, когда на вопрос «Есть ли что-то связанное с Сибирью, Байкалом?» мне показали пачку открыток, на которых более века назад запечатлели строительство Кругобайкальской железной дороги, ледоколы «Байкал» и «Ангара», виды самого Байкала. Я увез их с собой, на родную иркутскую землю, а после не переставал удивляться маршрутам движения исторических артефактов.

В это же время, изучая историю жизни одного видного сибирского литератора, впервые прочитал стихи о зверской казни 31(!!!) революционера на ледоколе «Ангара». Палачами были колчаковцы и семеновцы.

Совпадение, иначе и не назовешь, — в это же время вспыхнула с новой силой общественная дискуссия о памятнике адмиралу Колчаку, который воздвигли в Иркутске.

В это же время подоспел юбилей Николая Салацкого, председателя Иркутского горисполкома (по-современному — мэра). Он руководил городом в 60—70-х гг. ХХ века и, будучи в тренде некой градостроительной концепции, посносил немало замечательных исторических заборов, изукрашенных удивительным литьем XIX века. А когда на пенсии стал председателем Иркутского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры — ВООПИК, снесенные заборы и решетки восстановил. И он же сыграл ключевую роль в спасении для города одного из первых российских ледоколов — «Ангара», который во время Гражданской войны колчаковцы с союзниками чуть было не угробили вслед за паромом-ледоколом «Байкал».

А далее и вовсе подули мистические ветры. В связи с принятием закона о запрете лова омуля на Байкале в народе заговорили о том, что во всем виноваты чехи. Однажды, а именно в 60-х годах ХХ века, их уже обвиняли в истреблении этого байкальского эндемика. Почему именно чехи? Где Чехия, а где Байкал! Но ветры памяти не утихают никогда, и именно чехи, конечно, возникли неслучайно. Во время Гражданской войны они сыграли роковую роль в нашей истории — оказавшись в России в годы Первой мировой войны в качестве боевого корпуса Австро-Венгерской армии, они практически контролировали Транссиб — главную транспортную магистраль России, а уж Сибири тем более. Именно чехи во многом способствовали аресту Колчака большевиками. И это они охраняли золотой эшелон адмирала. Они грабили нас, забивая железнодорожные вагоны всем, чем только можно — от обуви до медикаментов, от оружия до обмундирования, мечтая вывезти все это добро по Транссибу на восток и далее — к себе на родину.

Каким-то историческим ветром те события были перенесены в современную инфосферу. Историческая память штука странная, непредсказуемая.

А еще, еще, еще, еще… Еще, путешествуя по Байкалу, работая в архивах и библиотеках, обнаружил я хоть и известный, но плохо прописанный в истории сюжет со строительством во время Русско-японской войны 1904—1905-х гг. на Байкале самой настоящей ледовой железнодорожной магистрали с путями, разъездами, паровозами, вагонами, водокачками и прочим железнодорожным хозяйством. Эта странная и, пожалуй, единственная в таких масштабах дорога привела к появлению целого городка, который возник на льду. Так появились госпитали для раненых, теплые бараки для ожидавших переправу, столовые, рестораны, склады и ремонтные мастерские…

Иркутск и Байкал стали важнейшими тыловыми точками воюющей страны. Великие князья правящей династии Романовых, военный министр Куропаткин, министр путей сообщения Хилков, известные литераторы зачастили в Иркутск, на Байкал, кто проездом, а кто, как Хилков, жил и работал здесь, обеспечивая русской армии необходимые ресурсы.

Все это и многое другое перемешалось и в итоге сложилось в эту историко-приключенческую повесть.

Здесь много документального, но и выдуманного достаточно. Последнее могло бы сложиться в реальности именно так.

Станислав Гольдфарб

Продолжение. Предыдущая публикация

…Капитан подкинул в буржуйку совочек угля, и он затрещал, зашипел, заурчал, словно настоящие смолянистые полешки сухой сосны. Поставил чайник на печечку и призадумался о том, как будут вызволять из плена Ледокол. Впереди несколько месяцев ожидания. Пока лед сойдет, пока прибудет техническая и спасательная службы пароходства, водолазы со своим бутором. Дай бог, сдернут корабль и отведут в док в апреле.

Значит, все это время предстоит коротать наедине с Ледоколом. Хоть и не в одиночестве, но все равно душа у него железная, а по сути стальная.

Так подумал Капитан и стал набрасывать расписание занятий на каждый день. На бумаге все получалось убедительно, свободного времени едва хватало на сон, на «поесть­поспать».

Капитан перенес расписание на чистый лист бумаги и пришпилил его к двери каюты, так, чтобы каждый раз, выходя из нее, видеть, что нужно сделать в конкретный час.

Расписание Капитана выглядело так:

6.00 — подъем

6.15 — 6.45 — водные процедуры

6.45 — 7.45 — уборка помещения, в том числе влажная

7.45 — 8.45 — физкультпривет

8.45 — 9.30 — заполнение судового журнала

9.30 — 10.00 — завтрак

10.00 — 11.00 — визуальный осмотр внутреннего состояния Ледокола

11.00 — 12.00 — наблюдение за внешней ледовой обстановкой. Прогулка по палубе

12.00 — 13.00 — обед

13.00 — 15.00 — послеобеденный сон

15.00 — 16.00 — шахматы, шашки

17.00 — 18.00 — визуальный осмотр внутреннего состояния Ледокола

18.00 — 19.00 — прогулка по палубе

19.00 — 20.00 — ужин

20.00 — 21.00 — чтение

21.00 — отбой или как получится

Капитан внимательно прочитал расписание несколько раз и изменил последнюю строчку. Увеличил на час чтение и поставил отбой на 22 часа.

По расписанию время приближалось к прогулке. Солнце уже начало садиться. Темнота вообще на Байкале подкрадывается незаметно. Только что было сумеречно, и раз — ночь. Не теряя времени, он оделся и стал выбираться на палубу, что в накрененном состоянии Ледокола сделать было не так уж просто.

«Похолодало, — подумал Капитан. — Долго по такой погоде не погуляешь. Может, попривыкну? Будут одновременно физкультура и проветривание. Главное — не вылететь за борт».

Он глубоко вздохнул, глотая морозный байкальских воздух — здесь особенный, густой, тягучий, перемешанный с сосново­кедровыми запахами.

Капитан предусмотрительно оставил веревочную лестницу, когда эвакуировался экипаж, но упасть с такой высоты и остаться целым­невредимым — проблематично.

…На Байкале было тихо­тихо. Это удивляло и настораживало. До сих пор он жил на Ледоколе почти всегда среди гула корабельных машин. Бой склянок, гудки, голоса команды... Эта «музыка» повторялась изо дня в день, он привык к ней и знал наизусть каждую ее нотку. Любая неверная или фальшивая означала, что в его плавучем хозяйстве случился какой­то сбой и нужно срочно вносить исправления.

Он уже давно смотрел на море только с высоты капитанской рубки. Красоты не замечал, на это просто не было времени, а к концу дня — и сил.

В рубке не слыхать байкальских звуков. Все запахи воды и воздуха Байкала перемешивались с корабельными. Капитанство забирало все время и не оставляло даже окошка, чтобы расслабиться и подумать о чем­то некорабельном, оценить красоту и мощь этого моря. Сейчас, оказавшись один на один, он сразу стал ощущать его иначе.

Тишина абсолютная — невесомая. Скованный льдом Байкал, кажется, специально хочет расположить к себе Капитана — дескать, смотри, какой я ласковый и спокойный. Каким я бываю грозным, ты видел не раз!

Схватившись за поручни и упершись ногами в борт, Капитан поймал себя на мысли, что в этой тишине все внутри самонастроилось, легло на свои «полочки души». И одновременно с этим он понял, что его повседневные тревоги были связаны вовсе не с работой, а с предчувствием чего­то неизвестного, того, что еще не произошло. И вот оно, случилось!

Стало совсем холодно, и он начал пробираться назад…

…В иллюминатор капитанской каюты заглядывал краешек луны и черного неба. Буржуйка жила своей жизнью, выдавливая из угольков тепло, чайник оставался горячим и тоже пытался быть нужным, напоминая о себе струйкой пара из носика. Все жило!

Тишина на Байкале и тишина на Ледоколе сопрягались, но они и не могли быть вечными. Вот что­то бухнуло в борт, скрипнуло внутри, потом еще раз, еще. Опять время тишины, и опять повторение гаммы, но чуть сильнее, так, что ударила негромко рында.

Самым неприятным был скрежет металла. Капитану казалось, что он в эти мгновения чувствует боль Ледокола.

Капитан пытался уловить хоть какой­то алгоритм этой новой жизни. Но складывалось плохо. Все происходящее не составляло понятную и предсказуемую очередность. А он привык к порядку, к простым истинам, и потому изо всех сил даже в этой ситуации пытался вернуться к ним. Капитан понимал, что для организации порядка потребуется время, а есть ли у него запас? Теоретически да. Впереди дни и ночи зимовки, если, конечно, там, на материке, не решат, что его нужно срочно снять с этой вынужденной вахты.

«Если заберут на материк быстро, значит, объявят оппортунистом или врагом народа, — размышлял Капитан. — Кем меня еще могут назначить — пособником, диверсантом, сторонником Троцкого? Господи, ну зачем же Троцкого? Я в его политических взглядах ничего не понимаю…»

Капитан представил себе кабинет начальника пароходства, колючий его взгляд из­под клочков бровей, лицо, полное недоумения и гнева, — под конец зимней навигации, накануне нового года сотворить такое! Отрывистым басом начальник пароходства скажет: «Крайняя беда приключилась, Капитан! И ты принес ее ко мне на стол, в телефонную трубку, в газеты…» Безнадежно махнет рукой, потому что и правда заменить Ледокол нечем.

Но что бы ни сказал главный в Госпаре, придется молча слушать, глотать горькие обвинения, потупив глаза и склонив голову. Без обвинений никак не обойтись, без них сейчас нельзя. Ну никак невозможно без них, потому что все устроено до обидного просто: тебя обвинили, ты исправил, дело сдвинулось на шаг. И так до победного конца, когда или обвинения заканчиваются и становятся абсурдными, или двигаться дальше просто некуда! Бог его знает, как так случилось, что именно обвинения стали активным движителем всего. Получается, страх — эффективное топливо?

Ледокол (воспоминания о стихии)

Настроение и тревоги Капитана ему были по­ледокольному понятны. Он ничего не мог поделать с тревогами своего Капитана. Реально — ничегошеньки. Обычно он помогал ему мягким ходом, как любил говаривать боцман, соловьиным пением всех гаечек и винтиков, стрелочками на приборах, которые словно замерли и подрагивали исключительно от стычек с толстым байкальским льдом. А когда сидишь как на игле, чем ты можешь помочь Капитану?

Поэтому Ледокол из всех сил старался не двигаться и не шуметь, чтобы лишний раз не заставлять Капитана волноваться.

Корабли, как и люди, делятся историями и новостями. Конечно, по­своему. Много лет назад молодому Ледоколу было интересно, что происходит на море с другими судами. И он жадно слушал каждый гудок проходившего мимо собрата, пытался разобраться в каждом телеграфном сообщении, которое поступало на борт. Телеграфные аппараты были шумными, и выстукивание каждой буковки позволяло Ледоколу узнавать новости наравне с телеграфистами.

Сейчас, будучи обездвиженным, он вспомнил об ужасной катастрофе на Байкале, которая произошла вскоре после спуска на воду. Эту новость принес пароход «Яков» 20 октября 1901 года в 11 часов утра. Следуя из Верхнеангарска, он зашел в Малое море при сравнительно тихой погоде. На буксире у «Якова» было судно «Потапов» пароходства наследников Немичнова, груженное 519 бочками соленой рыбы; на этом же судне возвращались с рыбных промыслов рабочие. 161 человек. На буксире «Яков» вел еще и несколько барж — В.Н.Шипуновой с рабочими и рыбой до 240 бочонков и три бурятские лодки­мореходки.

Проходя Малое море и не дойдя верст 15 до маяка «Кобылья голова», пароход с баржами попал в сильную бурю. Это было 14 октября в 4 часа дня. Налетевшие ураганные ветра накреняли суда и клали их набок. Машина работала на полный передний ход, но пароход бросало и тянуло назад. Ветер крепчал, играя судами как игрушками. На пароходе невозможно было держаться на ногах. Капитан дважды едва не был снесен со шканечного мостика. Видя угрожающую опасность всему каравану судов, Капитан приказал отпустить с буксира заднее судно Шипунова с тремя лодками. Судно скоро скрылось из вида за снежным вихрем и брызгами волн. Ветер все крепчал, волны перебрасывались через палубу. Пароход с двумя баржами несло назад. Вынуждены были отпустить и их. Буря меж тем расходилась, и пароход вперед не подавался. Стало темнеть. Борьба со стихией была невозможна. Пришлось отпустить и последнее судно — «Потапов». Освободившись от буксира, пароход «Яков» начал прибиваться к правому берегу и в конце концов прибился к нему так, что нос парохода оказался на берегу. Матросы, попав на берег, зачалили пароход двумя стальными канатами и межеумком. Машина все время работала. В надежде на крепость канатов остановили ход машины. Пароход стало относить от берега, и один из стальных канатов лопнул. Пришлось снова работать машиной, пустить ее полным ходом. Буря все усиливалась. Пароход целые сутки пробивался к берегу, и только на другой день ему снова удалось его достичь, спустить третий стальной трос и пеньковый буксир, который зарочили за крепкие лесины. Здесь он простоял около двух суток.

На третьи сутки буря начала стихать, а море — успокаиваться. 17 октября в 3 часа утра пароход «Яков» отправился на поиски брошенных судов. При подходе к улусу Улунхсону на острове Ольхоне с парохода было уже видно, что какое­то судно погибло: разбитые бочки, части судна, лохмотья одежды носились по морю. Около улуса оказалось выброшенным на берег судно Могилевой, что и спасло его, рабочие и груз оказались целы. Судно обледенело до половины мачты. Пароход В.Н.Шипуновой каким­то чудом удержался на якоре не более чем в 30 саженях от острой береговой скалы. Об эту скалу в ночь на 15 октября разбился в щепки «Потапов». За шумом бури, воем и свистом ветра и непроглядной темнотой подробности гибели его остались неизвестны. Все рабочие в числе 161 человека и команда в числе 15 человек, находившиеся на судне «Потапов», погибли. На берег было выброшено 27 обледенелых трупов.

…Катастрофа на Байкале вызвала массу толков. Старожилы утверждали, что не помнили такой бури. Но некоторые вспоминали, что в 1872 году стихия разгулялась так, что бесследно исчез пароход «Дмитрий»…

Эта публикация — газетный вариант повести «Капитан и Ледокол». Продолжение — в следующем номере еженедельника «Пятница».